Дженсен устало потёр глаза и опустил взгляд. Ему очень сильно хотелось спать, но проблема была в том, что каждый раз, когда он засыпал, он видел ужасные кошмары, что заставляли его тут же просыпаться. Нормального сна он не видел с того момента, как прикончил Фурию. Всякий раз, когда он закрывал глаза, он видел изуродованное лицо бывшей подруги, что мучилась в агонии, сгорая заживо. За таким даже он спокойно наблюдать не мог, а ведь на войне он видел зрелища и похуже.

— Сама жизнь будто бы наставила нас на путь злодеев, тебе так не кажется? — с грустной улыбкой на лице продолжил он. — Хочешь быть хорошим и добрым парнем, но вот остальные просто не дают тебе таковым быть. Даже сама судьба против этого. Всё, что остаётся — это лишь следовать той дороге, что открыта. Проблема лишь в том, что финал у всех этих дорог один, и он очень грустный, но не для других людей и всего мира, а только для тебя. Никто не будет печалиться из-за твоей смерти, ведь всем станет легче, если из этого мира исчезнет человек, что отравлял остальным жизнь. Ни один из них не придёт на твою могилу, ни один не скажет на ней добрых слов, ни один человек не задумается о том, почему ты пришёл именно к такому исходу. Поэтому этот финал такой грустный — всем просто на него плевать.

Син молча слушал каждое слово Дженсена, его лицо выражало смесь печали, грусти и некоторой доли признания в сказанном. Его взгляд был наполнен размышлениями, словно он впитывал каждую фразу, пытаясь найти в них какой-то смысл. Тело подростка слегка дрожало — он всё ещё не мог отойти от той боли, что пронзила его минутами ранее.

— Всю свою жизнь я старался получить то, чего мне так не хватало в детстве — любви. Пытался казаться достойным её, пытался заслужить, пытался… быть полезным для всех. И что я получил взамен? Стал врагом для каждого, стал их… разочарованием. Оказался предан человеком, которому больше всех доверял, — покачал головой мужчина и встал со стула, после чего подошёл к небольшому деревянному столику, взял с него кружку с кофе, немного отхлебнул её содержимого и с ней в руках вернулся на стул, вновь устремив свой взгляд на Сина. — Знаешь, а я ведь мечтал о детях, — с явной болью в глазах произнёс он. — Хотел, чтобы у нас с Фурией родились двое мальчишек, которым я бы смог дать всё, чего сам был лишён. Мечтал вырастить их достойными людьми, что не пойдут по пути их отца, — по его лицу было видно, что эти воспоминания причиняли ему ужасную боль. — А теперь… я остался ни с чем.

Поднявшись со стула, Дженсен подошёл к окну и начал смотреть на открывшийся ему вид. Айкава же пытался понять, что именно этими словами ему пытался донести мужчина. Не может же это быть обычным откровением или излиянием души, верно? Мальчик во всём старался найти подвох, даже если его не было.

— Сколько бы злодеи ни старались, им всё равно не видать счастливого финала. Злодейский путь всегда заканчивается плохо — такова закономерность, — вновь начал говорить Тодд после небольшой паузы. — Мой путь закончится также. Твой, скорее всего, будет аналогичен моему. Однако это не значит, что ничего нельзя изменить. По крайней мере, в твоём случае уж точно, — мужчина вернулся на прежнее место, дабы их с подростком лица были друг напротив друга, — и я хочу, чтобы ты прислушался к моим словам: если в будущем сложится так, что у тебя будет шанс изменить свою судьбу, выбрать для себя другой финал, если будет шанс избежать печального исхода — воспользуйся им. Неважно, что ждёт тебя после — просто… сделай это. Поживи подольше. Ты достоин большего, чем смерть в столь раннем возрасте.

— Что бы ни случилось, ты должен жить, Син.

* * *

Признаюсь, я не особо старался выжить в последнем сражении. Наоборот, мне действительно хотелось таким образом закончить свой жизненный путь — умереть из-за множественных ран после тяжёлой и весьма важной для меня схватки. Я даже как-то не старался спастись после того, как Кенджи был окончательно выведен из «игры»: отойдя в сторону, моё тело рухнуло на песок, после чего я позволил себе отдаться невероятно приятному чувству, что за миг полностью устранило все тяжести моей души.

Мои глаза смотрели в потолок, пока кровь покидала тело, уходя глубоко в песок, окрашивая его в приятный глазу красный цвет. В тот миг я, наконец, позволил себе расслабиться и закрыть глаза. Чувство пустоты тут же завладело моим телом, разумом и душой, и я был невероятно рад ощущать это. Всё в одно мгновение стало таким лёгким и незначительным, и мне хотелось нырнуть ещё глубже в эти прекрасные ощущения, пусть бы это даже стоило мне жизни — было абсолютно плевать.

Через минуту после этого я стал ощущать, как моё тело словно превращалось в пепел, что вот-вот развеют по ветру. Стало так легко, так свободно — свобода! О да! Я действительно радовался этому чувству. Больше не нужно было страдать, не нужно было винить себя во всех смертных грехах, больше не нужно было кому-то мстить и кого-то ненавидеть. Больше ничего не имело значения — лишь свобода, что находилась на расстоянии вытянутой руки, и я, приятно улыбнувшись, потянулся к ней настолько сильно, как только мог. Казалось, она была у меня в руках, мне почти удалось схватить её, после чего я бы никогда её не отпускал, но…

Но именно в этот момент я вновь проснулся.

Снова в том мире, где не было той свободы — лишь ненависть, боль и страдания, что успели стать верными путниками моей жизни.

Не знаю, что я сделал тому старику, что большую часть своей жизни служил моему отцу, но ему показалось, что спасти меня было отличной идеей. До сих пор не понимаю, чего он именно хотел добиться этим. Быть может, ему просто хотелось отомстить убийце за смерть его господина, но при этом не в его чести было просто добить полумёртвого подростка, в результате чего он решил сначала поставить меня на ноги, а потом — убить. Что-то вроде глупой самурайской чести, которую раньше чтил почти каждый японец, отвергая всё то, что ей противоречило. Даже тогда, когда вся эта часть казалась безумной и нелогичной, верные ей самураи продолжали неуклонно чтить и навязывать её остальным, чтобы будущее поколение было таким же жалким и никчёмным, как и их предки.

Во всяком случае, я мог лишь предполагать об истинных мотивов Альфреда — так звали этого самого старика. Сколько бы я ни спрашивал его об этом, он ни разу не ответил мне прямо, открыто и честно. Казалось, будто бы он что-то от меня скрывает, и это «что-то» вряд ли мне понравится. В любое другое время я бы тут же попытался сбежать, попытался бы атаковать столь загадочную личность с не менее загадочными мотивами и постарался бы выбить из него все нужные мне ответы, да вот только сейчас это было глупо, неразумно и просто бесполезно — моё тело было практически полностью разрушено, дух сломлен, а от прежней личности остались лишь осколки, собрать которые воедино, наверняка, уже не выйдет.

Да и дело не только в этом — мне было некуда идти. Допустим, мне удалось бы сбежать от Альфреда. Дальше то что? Возвращаться в Японию? Могу представить, как её жители «обрадуются» моему приезду. На меня же тут же направят всех самых сильных героев страны, и вряд ли те решат меня просто схватить и обезвредить. О нет, так точно не будет, ведь я лишил их их главного достоинства — Всемогущего. Они гордились им не одно десятилетие, а его фанатская база явно переваливает за несколько десятков миллионов человек. Можно сказать, что Всемогущий был лицом и символом Японии, и теперь, когда его нет, жители этой страны сделают всё, чтобы отомстить человеку, что позволил себе совершить столь ужасное преступление, как убийство величайшего героя прошлого и современности.

Гулять по штатам тоже не сильно хотелось — после убийства Звезды и Полосы моё милое личико висит почти на каждой стене каждого здания этой страны. Вряд ли гордые и сильные американцы позволят мне спокойно ходить по их территории. Никакой капюшон и никакая медицинская маска не поможет мне скрыться от их всевидящего взора, а всю жить остаток жизни, будучи в бегах, явно никак не относится к комфортной и спокойной жизни, которой мне бы очень хотелось обладать.